«Охота и охотничье хозяйство», № 2, 1977

РЫЖИЙ, ОТРЫЩЬ!
(ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ СПОРНЫХ ВОПРОСОВ ОБУЧЕНИЯ ГОНЧИХ)

Моя выжловочка подросла, перестала бояться леса, не смущается при встрече с лягушкой, жуком и даже чибисом. Не боится потерять меня в густых кустах — уверенно находит по следу.

Несколько раз натекала на след зайца, провожала с голосом недолго, но в страшном волнении. Я ее не поощряю, не помогаю — нагонка еще не началась, мы просто привыкаем к лесу.

Я у нее главный, вожак, и она мне во всем верит. И хорошо и плохо—мне надо думать, думать и решать. Решать, вспоминая судьбу ее предшественников в моей охоте и молодых собак у друзей, знакомых и просто опытных нагонщиков. Решать сейчас, когда выжловка подросла, пришла весна, согнала снег и надо начинать работу.

Я зову ее «Рыжий», хотя она выжловка и у нее для внешнего мира есть звучное гончее имя. Много лет у нас дома были рыжеватые собаки: ирландцы, красно-пегий пойнтер, англичанин оренж-бельтон, русские гончие. И вот теперь багряно-пегая гончая, рыжего у нее только румяна и голова, украшенная ровной проточиной. Все равно — «Рыжий».

Мы живем в маленькой деревне на берегу озера. Дорог близко нет, и собачонка с утра до вечера бродит вокруг, куда и как ей вздумается. Любит гонять по берегу куликов. Поднимет и с голосом гонит вдоль берега, пока куличонок не догадается подняться повыше и вернуться на старое место. Выжловка примолкает, возвращается и поднимает птицу вновь. Дело кончается тем, что кулик улетает через воду. Если речка неширокая — рыжая голова рассекает воду... Час отдыха, и уже за домом на паровом поле голос Рыжего. Работа по жаворонкам: час за часом азартится Рыжий, на трубу не идет. Значит, и звать нельзя, только поймать вечером и притащить.

Хорошо или плохо? Не поведет ли этот смешной гон к пустобрехству, к привычке отдавать голос зря, по пустякам? Не насмешит ли моя собака на полевых испытаниях судей, помкнув по жаворонку? Нет! Как только появятся в жизни Рыжего настоящие звери, забудет о глупых куликах и жаворонках. А польза большая — движение и движение, отличная тренировка для мышц и сердца. Так и решили мы наш первый вопрос.

Но пора думать о нагонке. Я служу,но по выходным мы с Рыжим в лесу. Как полагается, с самого утра. Разве достаточно? Мало, бесконечно мало! День работы— шесть дней на цепи. Мы ведь покончили с вольной жизнью. В будни я могу пойти в лес вечером. Значит ночная нагонка, только она может выручить.

Многие большие авторитеты пишут, что ночная нагонка страшно вредна. Ночью, когда зайцы встали с лежки, кормятся, бродят, полон лес свежих следов. Сколется гончая на гону, к ее услугам другой след — парной, свежее тонного. Бросится по нему молодая гончая, привыкнет бросать гонного. В результате: «У нее портится вязкость, не веется добычливость и мастерство, появляется лишний и даже слабоголосость». Выходит, что очень рискованно идти на ночную нагонку.

Есть в литературе и другое мнение, почти противоположное, правда, высказанное в дискуссионном порядке. Как быть? Обретясь к своему опыту, наблюдениям и некоторым логическим построениям, попробую разобраться.

Старая ли, молодая — гончие ночью работают хорошо. Лучше, увереннее, чем днем. Почему это так, сказать трудно. Возможно, что движение собаки в ночном лесу в какой-то мере затруднено, а при замедленном движении меньше проносов, следовательно, сколов. Это гипотеза, факт же состоит в том, что гончая по ночам может работать вполне успешно. Привыкнет ли она переходить со следа на след? Уверен, что нет. У молодых гончих в начале нагонки и у взрослых, плохих, такой переход бывает и в дневное время. Настоящей гончей это не свойственно.

Любой гончатник знает, что днем нормальная, тем более мастеровитая гончая уверенно работает по «своему» зайцу, не переходя на другого ни в коем случае, даже на сколе, по ошибочному назыву на только что вскочившего шумового. Она вернется на место скола и найдет «своего», пусть уже весьма удалелого. Б. Д. Протасов пишет, что видел, как выжлец, погнавший своего второго в жизни зайца и сколовшись, не принял увиденного хозяином шумового и ушел к месту скола.

Н.П.Пахомов высказывается достаточно ясно: «Под вязкостью надо понимать азартность гончей, врожденную жадность к зверю и главное, настойчивость в преследовании, заставляющие вязкую, верную гончую не обращать внимания на попавшийся след другого зверя, а продолжать гнать ранее поднятого». В этом же труде он рассказывает, что во Франции давным-давно выводили «chiens de creon-се» гончих, которые никогда не подменяли оленя, даже если он под гоном проходил сквозь стадо себе подобных. Стадами зайцы и лисицы не ходят, задача в этом случае проще. Вероятно, свойство не подменять зверя на гону развивается и при нагонке. Почему же ночное время должно быть исключением? Затруднением — возможно.

Дилемма проста — или идти на «риск» ночной нагонки, или плохой нагонкой испортить ее на всю жизнь. Рискуем, и до самой охоты по будням я слушаю в ночном лесу заливистый гон Рыжего, все более настойчивый, азартный и ровный. Все чаще и чаще только на первом свету снимаю с гона, завтракаю и ухожу на работу, а усталая собака весь жаркий день недвижно отдыхает в тени. Пришло время охоты, и нам с Рыжим пришлось решать еще один спорный вопрос обучения гончей — давать или не давать пазанки взятого из-под гона зайца? Вековая традиция! Глагол «отпазанчить» — неотъемлемая часть терминологии охоты с гончей! Подавляющая часть гончатников считает, что без поощрения пазанками просто невозможно, во всяком случае неполноценно, обучение молодой собаки и поддержание ее страсти во взрослом состоянии. Позволяю себе стать на противоположную точку зрения — пазанки давать и не нужно, и вредно.

Посмотрим, что по этому поводу, или близкому к нему, пишут наши основоположники. Розен: «Молодым собакам полезно дать на первых охотах сгонять и съесть несколько подраненных зайцев — это делает их более вязкими. Во всяком случае, при всяком убитом зайце надо дать гончим пазанки, как только они подвалятся на выстрел, или выпотрошить им зайца — это заставит их являться на выстрел, как только они его услышат». Н. Н. Челищев: «Для того, чтобы молодые гончие скорее и лучше поняли дело, надо постараться подбить зверя и насадить на него гончих, причем отнюдь не отбивать от него, а, напротив, дать порвать. Это самое лучшее средство обазартить собак и после этого они будут втрое прилежнее искать». Пропускаю еще множество рекомендаций давать рвать зайца и обязательно поощрять лапками и перехожу к более современной и близкой мне точке зрения.

Большой знаток гончей и вдумчивый собаковод В. И. Казанский пишет: «Многие охотники дают гончим лапы (пазанки) зайца, а некоторые тут же потрошат его и награждают собак заячьими внутренностями. Нет необходимости давать заячьи лапы, но нет в этом и ничего плохого. Обычно гончая, подхватив брошенный ей пазанок, считает эту подачку определенным знаком об окончании данной работы и сразу прекращает ее. Как правило, скармливание гончим заячьих лап не приучает собак рвать и поедать убитого зверя».

Вот наиболее прогрессивная точка зрения во всей литературе по этому вопросу, и все же я не могу с ней согласиться. Зачем делать то, в чем нет необходимости и, правда, нет ничего плохого? Нужен ли гончей такой вещественный знак для прекращения гона, как пазанки? Если «как правило» скармливание заячьих лап не приучает собак к поеданию убитого зверя, то значит бывают и исключения, а зачем они нужны?

Простейший, врожденный у собаки рефлекс преследования человек развил и генетически закрепил до нужной ему степени, сегодня в просторечии называемой «страстью». Этой страсти для нормальной собаки совершенно достаточно, чтобы полноценно выполнять ей положенное. Поощрения не требуется. Примером может служить натаска легавых. Ни одному натасчику не придет в голову при обучении пойнтера или сеттера скормить ему бекаса. Больше того, из собственного опыта с уверенностью скажу, что можно натаскать легавую с большим успехом, даже не убив из-под нее _ни одной птицы.

С другой стороны, давая пазанок, вы разрешаете гончей съесть кусок сырого заячьего мяса. В дальнейшем она должна «понять» и привыкнуть к тому, что часть заячьего тела — лапы — есть можно, и это хорошо, а всего зайца нельзя, это очень плохо. В результате, я не побоюсь это утверждать, 80—90% гончих съедают заловленных или сгоненных в отдалении от хозяина зайцев. Это считается неизбежным, и это весьма досадно.

Посмотрите на молодую гончую, вышедшую с гоном к отстрелянному зайцу. Сначала она попытается его схватить, замять, потом, если не обращать на нее внимания, начнет лизать там, где появилась на шерсти кровь; «прилизавшись», примется прихватывать зубами. Если не остановить, гончая может зайти в этом деле весьма далеко и в конце концов привыкнет есть зайца. Любой охотник в этом случае остановит собаку. Так зачем же давать пазанки? Где логика?

Уверен, что разумным воспитанием, конечно исключающим дачу пазанков, можно приучить гончую не рвать зайца. Больше того, в идеале, можно приучить ее приносить зайца хозяину или, взлаивая, ждать у тушки. Практика западных собаководов в отношении легавых это подтверждает. Нет никаких оснований современную гончую, живущую не на псарне, а рядом с человеком, считать психически менее одаренной, чем легавая. Я был неоднократным свидетелем приноса гончими битых зайцев. Интересно, что Н. П. Кишенский пишет: «Всей собачьей премудрости, именуемой «комнатной дрессировкой», во всех ее видах, гончий выучивается легко и далее: «Так, например, у меня были одиночки, никогда не рвавшие сгоненного зайца и приученные (подчеркнуто мной — А. Л.) подлаивать над ним или над мертвой лисицей, так что охотник легко находил убитого зверя».

Итак, мы решили еще один спорный вопрос — никаких пазанков, о кишках же и «обазарчивании» заячьим мясом и разговора нет — явный вред.

Перепадают порошки. Сегодня совсем хороша. Мы с Рыжим встали раным-рано, поели, приготовились, сидим у окна, ждем света. Но прежде чем начать охоту по снегу, надо решить спорный вопрос, и не один. Трудные вопросы!

Я не знаю, кого встречала в лесу моя собачонка за месяцы чернотропа. Чернотроп дело темное. Разве что по голосу, близкому, доносившемуся из чащи леса, я догадывался, что встречались не одни зайцы. По белой тропе я сам все вижу, и надо решать. Решать, зная, что Рыжий мне по-прежнему верит во всем и, главное, что сегодня придется руководить, набрасывая по известному зверю, твердо опознанному по следу.

По кому же должна работать гончая? Опять обратимся к основоположникам. Н. П. Кишенский : «Хорошая ружейная гончая должна гнать по всякому дикому зверю, исключая мыши, крысы, крота и белки».

Н. П. Пахомов подходит к вопросу осторожнее: «Ружейная охота с гончими бывает трех видов: на зайцев, на лисиц и на волков». В. И. Казанский значительно расширяет перечень: «С гончими охотятся на зайца-беляка, зайца-русака, лисицу, волка, рысь, барсука, кабана и дикую козу (косулю), лося». В новейшей работе «Спортивная охота в СССР» указывается: «Наиболее распространена охота с гончими на зайца и лисицу. Добывают с ними и копытных зверей: лося, кабана, косулю, благородного оленя. Со стаями гончих охотятся и на волков. Хороший смычок (пара разнополых гончих), а то и одна собака порой выставляет под выстрел охотника даже рысь». Что нам делать, Рыжий? В наших местах можно встретить любого из названных зверей. Подойдем к делу с другой стороны. Когда нагонка будет окончена, мы должны по правилам культурного собаководства показаться на полевых испытаниях. По какому зверю они проводятся? Читаем, отмечаем, что волка, кабана, лося, косули там нет. Только заяц, лисица и появился еще шакал. Значит, для квалификации нам достаточны заяц и лисица. А для охоты? Тут надо самим думать.

По свежей порошке мы сможем увидеть многое. Вот крупные раздвоенные следы лосей. Недавно прошли. Отрыщь, Рыжий! Отрыщь! И думать нечего! Знаю, что большую помощь можешь оказать в этой охоте. Знаю и другое — если навадить, прощай всякая другая охота. Лосей у нас в лесах проще найти, чем зайцев. Так и пойдет — в любой сезон горячий гон и... до неопределенного свидания. Отрыщь, Рыжий! Я отзываю тебя с гона, а если застану на лосиных следах, не взыщи, обругаю и потреплю за ухо. Запомни накрепко, что нельзя. Кстати, забудь и про дикую козу — побережем ее.

Следы волка четкие, когтистые, крупные, страшные. Не сразу поймешь, сколько их прошло,— нет, вот перед тем как сойти с дороги в частый сосняк, матерой отошел в сторону и оставил на пеньке желтоватую отметку. Что нам делать, Рыжий? Я знаю, что ты кровнейшая гончая, потомок двух англо-русских волкогонных стай. Н. П. Челищев пишет: «Эта порода одинакова хороша как для езды по зайцам, так и по красному зверю: по волкам и лисицам. По последним зверям — нет ей подобных. Из собак этой породы много выдавалось такой злобы, что брали в одиночку волков, и не задумываясь, лезли как на молодого (прибылого), так и на материка (старого)».

Значит, Рыжий, ты должен принять след и гнать, особенно, если, как говаривали раньше, я тебя «подожгу» — ободрю, натравлю. Конечно, если ты сохранил злобность. Но ведь: «Злобность — врожденное качество гончей, безошибочно указывающее на ее кровность» . «Злобность заставляет гончую предпочитать красного зверя зайцу, бросает ее на след опасного противника — волка; злобность понуждает ее не отступать даже от следа медведя» (Пахомов). А. И. Эмке пишет: «Мне пришлось быть свидетелем, как выжлец этой стаи Баян в одиночку гнал волка» и далее: «Журило не знал, что такое «затерять» лисицу, из-под него одного убито несколько волков».

Выходит, что каждая настоящая кровная гончая должна гнать волка. Правда, есть и оговорки. Н. Н. Челищев предупреждает, что с одной собакой к волчьему логову «соваться крайне рискованно», В. И. Казанский прямо говорит, что работа гончих допустима только в стае: «Есть немало собак, настолько злобных к зверю, что гонят его в одиночку, но это крайне нежелательно, так как такой собаке рано или поздно не сносить головы».

Я не знаю, где в нашем районе находятся волчьи логова, куда «рискованно соваться». Знаю, что моя гончая, на гону или в полазе, вполне может туда попасть, и уж во всяком случае не раз и не два натечет на свежие волчьи следы. Что она, сохранившая «ценнейшее качество», должна делать? Какие у нее шансы на благополучный исход встречи со зверем, «который может отчаянно защищаться»?

Получается, что в каждой хорошей гончей генетически заложено свойство, для нее смертельное, и это свойство является ее украшением, признаком кровности, свойством, которое надо беречь и сохранять в потомках. Великая путаница!

Рыжий не член стаи, он у меня один, и на всю его жизнь. Он вырос дома, не на псарне. Милый Рыжий, его любит вся моя семья от бабушки до внучки. Приезжайте ко мне домой, Вам расскажут, как Рыжий совсем маленьким попал в квашню с тестом, был спасен и отмыт, как хозяйка дома, нарушая правила воспитания, тайком брала его на колени, и он засыпал, блаженно урча, и какой он теперь стал большой, хороший и добрый. А я добавлю, расскажу, как ловил Рыжего на горячем гону по курам и домашним уткам и несильно драл за уши, искореняя «злобу» по запрещенному зверю, и как греет душу радостная встреча с четвероногим другом, когда придешь усталый или огорченный домой.

Я наклоняюсь к Рыжему, ощущаю медовый запах псинки, глажу по голове, чувствую, как он дрожит от нетерпения идти со мной на охоту. Я хочу, чтобы он был жив, здоров и мы долго, долго были бы вместе.

Как спасти его от волков? Я не должен охотиться там, где поблизости есть волки. С каждым годом это становится труднее. А если встреча со свежим следом все-таки состоится? Рыжий погибнет или, преодолев зов крови, удерет со всех ног.

Итак... Волчий след? Отрыщь, Рыжий! Отрыщь!

Что это такое? Кругом бело, полянка в ельнике черная, будто вспаханная. Масса следов — аккуратные пирамидки, крупные, средние, совсем малюсенькие. Кабанья семья, порой. Развелось этих зверей много и лицензию достать нетрудно.

Но... Вспомним слова В. И. Казанского: «Раненый кабан, особенно старик-секач, очень опасен, и вообще редкая охота обходится без более или менее серьезного ранения и даже гибели слишком азартных и настойчивых собак». Отрыщь, Рыжий! Отрыщь!

Вот это лапки! Неторопливая вязь отпечатков, похожих на чайные блюдца. Рысь прошла. Не много осталось в наших лесах этих пегих кошек, страшных врагов зайца-русака. Лицензионный зверь. Хожено по ним и бито. Под гоном ведет себя разно — то крутится по ельнику наподобие прибылого беляка, то ударится напрямую километров за десять, и там подеревится, а бывает — от неожиданности встречи с собакой вскочит на дерево. В этих случаях взять ее несложно. Хуже, если отведет собаку подальше от охотников, остановится у выворота или пня и затеет драку. Сколько собак моих друзей и знакомых, гончих и лаек, пришли изуродованные на всю жизнь или так и не вернулись с погони за рысью.

— Отрыщь, Рыжий! Отрыщь!

Ровная строчка лисицы. С поля в лес, Если Рыжий натечет на этот след в полазе, далеко от меня, его не удержать. Поведет молча, потом, повизгивая, взлаивая и побудив зверя, зальется по красному, по горячему. А если Рыжий на поводке? Набрасывать? По логике вещей — нет. Лучше отвести подальше и поискать свежий малик зайца. Почему?

Прежде всего, это не так страшно — надо дать себе отчет, что охота в этот день на зайца будет окончена. С другой стороны, если компания большая, места уймистые и малознакомые, шансов заполевать огненную красавицу ничтожно мало. Ни синицы в руках, ни журавля в небе, да еще вероятность задержаться с охотой на ночь и даже потерять собаку. Почему?

Не удержать друзей-компаньонов на месте, потянутся за отдаляющимся гоном и подшумят зверя. Будет он уходить все дальше и дальше, и гон сойдет со слуха. К вечеру кому-нибудь из охотников, может быть нескольким, опять удастся услышать, зацепиться за гон. Он будет горячим и по-прежнему ровным. И подозрит кто-нибудь лисицу усталую, грязную, с опущенной мокрой трубой. Собравшись в кучку на дороге или поляне, будут слушать охотники из темного, может быть уже ночного, леса несмолкающий гон. Оттрубить попробуют, да разве придет Рыжий, разве бросит, когда лисица прижата, ищет нору, ходит под собакой, не только на чутье, на слуху — частенько слышно впереди шуршание и бег.

Не простоять длинную и холодную осеннюю ночку под гоном. Придется идти домой. Ждать, услышать, как среди ночи или под утро заскребется в дверь измученная собака, и это хорошо. Значит, надоело лисице, понорилась, «освободила» гончую, и та нашла свой временный дом. А может получиться плохо, очень плохо.

Бывает, что наскучит лисе неотвязный гон, нор поблизости не окажется, и пойдет она ходить по шоссейным да по железным дорогам. Сколько добрых гонцов погибло под колесами машин!

Что же делать! Вернее всего:—Рыжий, отры... Нет! Разом вспомнится, что в крови у моей гончей фоксгаунды — лучшие лисогоны мира, что Рыжий с первых шагов жизни принялся по лисице, предпочитает ее зайцу, и не так уж безнадежно дело. Не одна лисица заполевана из-под вязких гонцов. Если пойти на охоту одному или с надежным опытным товарищем, зная место и лазы, быть внимательным и осторожным, можно добыть этого хитрого зверя. А не добыть, так наслушаться гона по красному. Нас, чудаков-гончатников, это не меньше волнует чем выстрел — не обязателен он.

Ничуть не осуждаю охотников-зайчатников, признаю их резоны, а сам? Отстегиваю ошейник, даю постоять гончей минуту-другую и по старому обычаю кричу: «Ах-тя! Ах-тя! Ата та! Ата та! Арря!»

Приняла собачка, побудила, залилась взахлеб. Стою, слушаю. Стучит охотничье сердце, приходит радость. Льет и льет Рыжий, как далекий ручей, без скола, без перемолчек. Круг, второй. Оплошает зверь, даст приблизиться гонцу, и вот — другой голос, торжествующий двухтонный с заревом. В неустанном азартном преследовании ведет моего гонца... Злобность? Стоп! Вот еще один неясный, спорный вопрос.

Рыжий страшно добрый. За всю жизнь никого не укусил, не ворчит даже, если вынуть кость изо рта, не дерется с собаками. Не злой Рыжий, не злой. Тут уместно вспомнить В. И. Казанского: «Злобу к зверю не следует смешивать со злостью по отношению к человеку».

Получается, что есть какие-то две злобы, злобности. А нужен ли этот неопределенный и путающий термин вообще? Не устарел ли он безнадежно? Думается, что не злоба двигает гончую на лисьем гону, а врожденная страсть, подкрепленная направленной нагонкой и практикой охот. Интересно, что В. И. Казанский, ратующий за злобность у гончей, сам же считает: «Гончей накрепко привит инстинкт или страсть преследования зверя по следу. Есть немало гончих, которые к убитому зверю довольно равнодушны, но которых удержать невозможно на свежем следу».

Рыжего на лисьем следу ведет страсть. А злоба? Получается так, что она нужна только для ратоборства со зверем. Как пишет И. Н. Охрименко: «Злобная гончая необходима при охоте на красного зверя (лисицу, волка), а тем более по кабану или другому крупному зверю, который может отчаянно защищаться». Выходит, не только гнать, но и бороться, душить. Какие при этом у нее шансы уцелеть или не быть искалеченной в случае «отчаянной защиты» волка, кабана, рыси, медведя? Какое я имею право подвергать члена моей семьи, Рыжего, опасности?

Вот мы и отказались от охоты на этих зверей: — Отрыщь, Рыжий! Отрыщь! А ненужный термин «злобность» надо решительно вычеркнуть из традиционной рубрики «Элементы работы гончей» и вообще из гончатной терминологии.

Люблю охотничье дело — найденные талантливыми людьми и годами, может быть веками, выработанные приемы лучшей людской забавы, ее традиции, замечательный особый язык, но... время идет. Я не ловчий Феопен и Рыжий не мамонтовский Строчило, в одиночку бравший волка. Мы охотники конца XX века, и мы обязаны, сохраняя ценнейшее наследие отцов и дедов, развивать и совершенствовать его, отвергая обветшалое.

В этой статье я позволил себе высказать некоторые соображения по этому поводу, основываясь на более чем пятидесятилетнем опыте работы с гончими и на чтении литературы за этот же срок. Не претендую на безошибочность своих мнений, но считаю, что рассмотреть спорные вопросы обучения гончих своевременно и нужно.

А.Ливеровский