«Охота и охотничье хозяйство», № 5 1986 г.
ЗАВИСТЬ
Доброе дело
Много бывал я в Валдайских краях и ездил туда на охоту более пятидесяти лет. Лет 20—25 назад познакомился я с председателем районного общества охотников. Николай Ильич оказался горячим гончатником. Имел он тогда выжлеца рабочего, но малопородного. Да и вообще — в райцентре и во всем районе породных гончих не было. Познакомились мы, повел меня Николай Ильич к себе чай пить. Тут и рассказал я ему про московских и ленинградских гончих, поведал о полевых испытаниях, ну и зажег его. Подошли к нашей беседе два местных охотника, тоже проявили большой интерес к моим рассказам. Я дал им несколько адресов московских и ленинградских заводчиков гончих. Было решено, что район должен обзавестись самыми породными щенками от гончих, конечно, с родословными и с высокими оценками экстерьера и рабочих качеств на испытаниях. Вернулся я тогда к себе, в свою охотничью резиденцию, удовлетворенный: мол, зажег добрую искру, авось разгорится!
Завелась у нас с Николаем Ильичом переписка; он сообщал мне в течение ближайшей зимы, как пошло дело со щенками. За зиму завезли в райцентр семь породных щенков - все породы русской, а к русским пегим у местных охотников почему-то было недоверие. Семь щенков от разных производителей — это уже фундамент для ведения породы на месте.
Шло время...
Не в первую, а во вторую осень жизни этого, как мы в шутку называли его, «импортного» молодняка Николай Ильич обратился ко мне с просьбой помочь ему устроить в октябре выводку, а потом и испытания гончих, разумеется, пригласив и гончатников, имеющих местных гончих. Ну конечно, просил он меня и судить и оценить экстерьер собак и их работу. Я согласился.
Гончих оказалось собак 15 или 16, в том числе семь «импортных». Эти семь и составили первые две возрастных группы: две собаки оказались моложе полутора лет, значит, первая группа; обе собаки — выжлец и выжловка — были породны и отлично выращены, обеим дали «очень хорошо». Три выжлеца II группы были породны, но неодноценны: Фагот И. П. Сомова был блесток и ладен, и я с удовольствием оценил его высшей оценкой «отлично»; ладный, сильный Добывай молодого охотника Юры Барина всем был хорош, да мелковат: получил он «очень хорошо». Третий был, безусловно, очень породен, но так худ, что еле держался на ногах. Эх, досадно, а больше чем «хорошо» не дашь. Обе выжловки II группы Волга А. В. Усова и Эра шестнадцати летнего Толи Кудрина были одна другой лучше; обе стоили «отлично». По существующим правилам выставок (выводок) все собаки неизвестного происхождения расцениваются в третьей возрастной группе.
Из девяти гончих местного происхождения ни у одной не было родословной. Даже родителей своих собак охотники не всегда могли назвать, а некоторые мать своей гончей называли твердо, а отца с сомнением. И тут же кто-нибудь поправлял: «Да не Дунай Матюхина, а Джек Пестовского...»
Одну суку пришлось исключить — уж очень мало она походила на гончую: полустоячие уши, окрас кофейный...
Из пяти выжлецов два были приличны, ну рост маловат у одного, корпус растянут, голова несколько скуласта, а у другого - мазанина на висках, сырость брылястой морды, спина горбата,— но этим двум можно было дать оценку «хорошо». Остальные три с грехом пополам получили «удовлетворительно».
Сук было три, одна вполне типичная, но с такой бульдожиной, что это было ясно, даже не разворачивая губы собаки,— тут ничего, кроме «уд», не дашь; остальныe две некрупные, малотипичные, беднокостные, но все же из породы не выкинешь — этим по «хорошо».
Как и следовало ожидать, хозяева местных» гончих подняли шум: «Неправильно судите!», «Своих московских вы хвалите!», «А почему моей Найде только «хорошо»? Да она в десять раз лучше Колькиной Эры!» и т. д. и т. п. Так бывает там, где выводка проходит в первый раз, и люди просто не знакомы ни со стандартами, ни с правилами экспертизы.
Николай Ильич возражал, резко и умно осаживал слишком уж раскричавшихся. Особенно убежденно говорил Иванов, владелец выжловки с бульдожиной: — Ничего судья не понимает! Ладно! Вот на испытаниях она покажет! Сразу же после выводки было собрание, вернее, мое сообщение о правилах испытаний гончих. Тут же рассмотрели запись собак на испытания, сделанную в последние дни, несколько собак добавилось. Всего набралось немало — что-то десятка полтора. Выходило так, что за один день вcex никак не испытать, хоть бы в два дня уложиться. По договоренности между охотниками распределили: на первый день записали семь собак, на второй остальных. Поговорили об экспертизе на испытаниях (Николая Ильича Новгород назначил вторым экспертом). А стажером пришлось принять А. А. Иванова, владельца Ветки — той, с бульдожиной. Я было хотел его отвести, но, оказывается, он пенсионер и местный знаток.
— Ему у нас многие верят. Сильно грамотный. Пусть его познакомится с экспертизой. Может, гонору поубавит,— сказал Николай Ильич.
Место было выбрано в десяти километрах от райцентра, лес с суболотами и мшаринами, с холмами и логами — характерное Валдайское урочище. Каждый раз, когда я бываю в валдайских краях, я неизменно любуюсь их прелестями. Это ведь простая, но за душу берущая живописность. Мудреный холмисто-волнистый рельеф, затаившиеся во впадинах озера и озерки, то с чистыми песчаными берегами и близко подступившим к воде лесом, то щедро обрамленные тростником и осоками, то темные грюмоватые среди моховых болот, словно прорывы в сплошной пелене сфагнума. Радостно и удивительно ходить по лесам и глядеть, как они размещаются по рельефу. Вот высокая гряда, недаром называется она по-местному «вал». На гребне вала стройный сосняк, прочно захвативший каким-то образом создавшийся здесь участок песчаной почвы. Сосны стоят прямые, и стволы их высоко очистились от сучьев, а кроны, густые, богато охвоенные, так и кажется, гордясь собою, смотрят вниз на ельник, покрывший склоны вала, легкую суглинистую почву.
Рослый ельник стоит здесь, и будто внизу ели поменьше, а спустишься и увидишь, что и тут ели-богатыри. Это из-за крутизны склонов кажется, что ельник мельчает книзу; на самом деле это своего рода обман восприятия, ели же крупные и словно поднимаются по ступеням вверх, к гребню вала. А то попадется ельник на слегка всхолмленной местости — тут на одни зеленые мхи почвенного покрова залюбуешься... Встретишь здесь и небольшое моховое болото; оно подходит к самому ельнику, по краю обросло некрупным сосняком - метров пяти-семи высотой. А на самой мшарине соснушки древние, обросшие лишайником, хилые, всего-то в рост человека. Нередко встретишь порядочные участки березняка или осинника — это, как правило, старые самооблесившиеся вырубки.
Шел я по лесам, суболотям, логам, ориентируясь на нечастое порсканье Иванова, который при жеребьевке вынул для своей Ветки первый номер и начинал испытания не в роли стажера, а просто участника испытаний. Его выжловка, должно быть, не очень добычлива: уже сорок минут в полазе, а что-то не нашла беляка... Вот я и размечтался о любимых Валдайских лесах, шагая по Валдайским же лесам, правда, незнакомым, хоть и повторяющим известные и любимые приметы...
Только вспомнил я, что Ветка Иванова долго не может поднять зайца, как раздался как бы звериный взрев! И опять... И опять... Я перекрикнулся с Николаем Ильичом. Сошлись. А ревет!..
Это у Ветки добор такой. Мне рассказывали...
- Ну да, добор! Слышите? На одном месте... Ну и страшный же голос! — добавил Николай Ильич.
Антон Антоныч,— позвал мой товарищ,— идите к нам!
Иванов нехотя подошел:
- Так я ей помог бы поднять поскорей...
- Так это же против правил. Нельзя! — строго оборвал Николай Ильич.
Сели мы на пеньки, стали слушать, а положенный на подъем час был уже на исходе... Я взглянул на часы: все!
Иванов злобно окрысился:
- Хороши ваши правила! Не уложилась собака в час и, значит, черт с ней. А на охоте разве не бывает...
Но он не докончил... Раздался какой-то звук взахлеб: «Гар! Гар! Гар!» - лай громогласный, но хриплый и глухой...
-. Василий Иванович! Пусть уж... пять минут просрочил... немного...
Ладно! Глядите! — указал я Николаю Ильичу: заяц бежал лесом... Отметил я время — 7 часов 48 минут... «Гар-гар-гар»,— ревет Ветка. Ревет и ревет, словно бы ее кто-то задерживает. Проходит минута, другая... третья... Гляжу на часы: 7-52... 7-53!
- Что за черт,— говорит Николай Ильич,— пойдемте, что с ней?
Но Иванов злобно:
- Не ходите к ней! Хотите сбить со следа?
Мы остановились. Наконец через пять минут после зайца, ни на миг не смолкая, появилась на следу Ветка, на скачке как-то тычась.
Гон удаляется небыстро, но неумолчно... Иванов доволен:
- Я говорил вам, что гонит без умолку... А гон как будто застрял на месте, он не удаляется и не уходит в сторону.
- Пойдемте, Василий Иванович, посмотрим, что она там крутится.
Гарканье начинает приближаться и, кажется, становится реже. И вон она! Тем же тяжелым скоком галопирует, нет-нет да и переходя на рысь,— приближается, мелькает в лесу.
- Смотрите! Она же по следу зайца идет! С подъема он бежал!
- В пяту! — говорю я громко и твердо. А Ветка поворачивает на 180° и начинает гаркать заново.
- Что же делать? — спрашивает Николай Ильич.— Третий раз одним следом!
Убедились вы, что это пустобрех? Тогда снимать долой!
Мы предложили Антону Антоновичу принять Ветку на сворку. И разразился скандал. Иванов сперва не мог понять, чего мы требуем:
- Позвольте! Что же это? Ветка работает, она гоняет зайца, а вы не желаете наблюдать за ее работой! Вы что? Насмехаетесь?
Его глаза-щелки, и без того глядевшие на нас недобро, теперь стали вовсе злыми, рот кривился от ругательств, которые он все же не выкрикивал вслух... Наконец, с побагровевшим лицом и чуть ли не оскаленными зубами, сняв кепку с седой и плешивой головы и начав подкладкой вытирать потное лицо, он стал грозить:
- Я в Новгород поеду! Я скажу там, как вы испытываете гончую!
Он кричал, что его Ветка — лучшая собака в районе, неумолчный гонец, что никто не бьет зайцев больше, чем он.
Что было делать? Только уйти. И мы ушли туда, где нас ждали остальные гончие и гончатники, назначенные на первый день испытаний.
Ожидавшие не удивились, говорили, что, мол, Антона Антоныча знаем. Он все больше всех понимает, А что Ветка неумолкаемая — это известно. Правда, такого скандала не думали...
- Стажер потерялся. Как быть? Без стажера, что ли?
- Стажер нужен,— сказал Николай Ильич.— Игорь,— обратился он к Сомову,— давай поработай стажером.
Сомов согласился. Мне нравился этот румяный светловолосый бородач.
Следующим по жребию был кряжистый, хоть и мелковатый Добывай. Его молодой хозяин очень волновался, даже покраснел, когда его вызвали. А работал Добывай дельно, под ногами хозяина не болтался, зайца поднял через 15 минут, погнал горячо красивым звучным тенором, сколы выправлял живо. Словом, веселая была работа и вязкая. Дал я ему поработать целый час, велел Юре снять с гона, ну а Юра поймал не враз. Беляка я видел из-под Добывая дважды, и выжлец за ним в двух минутах. Николай Ильич тоже перевидел. Расценили, набрали 75 баллов — диплом второй степени.
Дальше пошло хуже; брылястый выжлец Трубач искал зайца час и остался без подъема и без расценки. Другой из местных (не привозных) поднял быстро, погонял довольно дельно, как-никак добился диплома третьей степени. Поздравили мы Лисина, хозяина этого Грача, тот был доволен до крайности. Потом были две выжловки, тоже «неимпортные». Долго лазили, искали неплохо. Одна — Найда — подняла, погоняла минут десять и все (53 балла), а другая осталась без подъема, без расценки.
Последним в этот день испытывался Фагот нашего стажера Игоря Петровича Сомова. Выжлец показал очень хороший полаз. И гнать ему досталось. Видно, чуя близость вечера, беляк не залеживался, встал от судей или участников; натек выжлец на взбудный след и погнал звучным баритоном. На сколах малость зашивался, но в общем больше сорока минут держал прибылого белячка на гону. Дал нам возможность перевидеть зайца, однако не скололся, долго бился, не хотел сдаваться, но за двадцать минут дело не наладил. Подловлен был владельцем довольно быстро. Конечно, работа не блестящая, но все же очень недурная. Расценили мы с Николаем Ильичом дружно: набрали 65 баллов — значит, диплом третьей степени. Хорошо: выжлецу лишь год и семь месяцев, только из щенков выбился. Поработает — будут и дипломы второй степени. Сомова я поздравил от души. Такой прекрасный по экстерьеру выжлец и с дипломом, очень ценный для породы, да и Добывай Варина — тоже отличный производитель.
Второй день испытаний получился невеселый. Насколько раз принимался моросить дождик. Привели опять семь собак. Но я сразу же посоветовал Петрову снять его Гула: выжлец породен и должен бы хорошо работать, но еще не оправился после болезни — худ и слаб. Из остальных шести очень хорошо сработала «импортная» Волга Усова. Правда, до второй степени не дотянула, но диплом третьей дали мы ей уверенно. Очень я радовался: недаром завезли собак со стороны. Такая же отличная по экстерьеру, как Волга, Эра Толи Кудрина была явно не готова: полаз неуверенный, хоть и подняла она беляка, но гнала всего семь минут, потом азартно старалась продолжать работу, но скола не выправила. Хозяин, совсем еще мальчишка, расстроился. Ну мы его утешили: много ли ты, ученик девятого класса, мог дать своей Эрочке работы? Вот поработает она у тебя еще — будут и дипломы. Еще один из местных выжлецов дотянул до диплома третьей степени, но этому я не радовался: задние ноги у пса с сильной коровиной, да и голова грубая, нетипичная. Такого в породу не порекомендуешь.
Так впервые очень даже охотничий, но, на мой взгляд, отсталый район получил элементарные познания по основам современного советского собаководства. На выводке было расценено 15 гончих и 11 лаек. Для первого раза хорошо. Дорого было то, что удалось отметить разницу между породными гончими и безродными. Из семи «импортных» три получили оценку «отлично», три — «очень хорошо», одна собака, не оправившаяся после болезни,- «хорошо». А из местных «очень» дать было некому; из восьми, прошедших через ринг, четырем можно было дать «хорошо», а еще четыре оказались не выше «уд».
Из одиннадцати испытанных собак пять получили дипломы — это отлично. При этом дипломы получили три «импортных» (один даже второй степени).
Николай Ильич очень благодарил меня за судейство, а особенно за то, что теперь в районе положено начало правильному ведению породы русской гончей.
В общем, отправился я в Москву удовлетворенный, мог смело сказать, что помог районной охотничьей организации сделать доброе дело.
Дела иные
Прошла осень — славное время для любителя гончих, прошло и время первых порош и неглубоких снегов. Хоть и не так хорошо, но в декабре можно было погонять, а то с флажками за лисицами походить.
Мы с Николаем Ильичом переписывались. Он мечтал устроить весной посла весенней охоты выводку собак, а еще и повторные испытания. Я одобрял его планы и согласился участвовать в этих делах.
В марте получил я письмо от Николая Ильича. Он приглашал меня на весеннюю охоту, на глухарей, а если пожелаю, то и на тетеревов — у него был надежных тетеревиный ток. Еще просил он совета насчет вязки Волги Усова. Она пустовала в сентябре перед осенними выводкой и испытаниями. И тогда Усов отдержал ее. Теперь должна запустовать в марте. Стоит ли вязать весной? Ведь щенки будут в мае, а то и в июне. К осени в нагонку; запоздают, придется наганивать только следующей весной. А если вязать, то с кем? С Фаготом?
Я поблагодарил за приглашение на тока, но написал, что у меня неподалеку при моей резиденции, деревни Заозерья, тока есть такие, что, кроме меня, никому не известны. А вот насчет Волги я посоветовал бы весной повязать ее именно с Фаготом. Да, щенки осенью не погонят, но зато летом им расти, развиваться хорошо. К тому же после весеннего щенения Волга осеннюю пустовку отложит до зимы, и сезон охоты полностью будет работать. Совет мой таков, а хозяин — барин, сам решит.
Весна у меня была хорошая. Правда, в конце апреля снегу оставалось многовато, но дома и стены помогают, а в свои местах елки сочувствуют. Ходить на ток было нелегко, зато вечерние зори был ясные, тихие. И подлетов наслушался, и хряканья, да и песен вечерних. И утра бы ли хорошие. А в майские дни тяга удалась!
Когда я вернулся в Москву, меня ждало там письмо Николая Ильича. Он поздравлял меня с майскими праздниками, сообщал, что Волга Усова повязана с Фаготом Сомова в последних числах апреля. Писал еще Николай Ильич, что Усов опасался, мол, июньских щенков у него не разберут, а тут на них охотников оказалось множество, запросов столько, что щенков не хватит! А выводку решили провести в конце июня.
Очень порадовало меня это письмо. Еще бы не радоваться. Как-никак, я приложил руку к тому, чтобы разводили добрых гончих! Ну что же, придется съездить, посудить собак на выводке. Правилтно Николай Ильич делает, что организует ее.
Прошел май в делах семейных, в paботе. Побежал июнь — веселый, зеленый и солнечный. Вот и двадцатые числа. Заказываю железнодорожный билет в предварительной кассе... И вынимаю из почтового ящика письмо от Николая Ильича, наверное, напоминает о выводке. Вскрываю конверт... читаю... хоть глазам не верь: «Выводка отменяется. Не до этого: у нас большое несчастье: вчера погибли три лучшие наши гончие — Фагот Игоря Сомова, Добывай Юры Варина, Волга Усова Саши. Он так просто рыдает: Волга-то была с большим животом, и сколько дней осталось до щенения! Мы всех трех отвезли на ветстанцию для вскрытия — оказалось, все три отравлены стрихнином. Начинаем расследование. Найдем негодяя, обязательно найдем. И милиция за нас».
День за днем я не мог опомниться, как же можно совершить такую подлость? Неужели на такое отвратительное преступление способен какой-то человек?
Но мучился я этими вопросами надолго. На третий день пришла телеграмма.
«Преступник установлен подаем иск нарсуд сообщите стоимость погибших собак». Подписался Николай Ильич Ш.
Понятно. Как там накажут преступника— это одно, а еще надо с него взыскать и денежную стоимость преступления. Позвонил я одному-другому экспертам, посоветовались, обсудили. Решили: цена всем одинаковая — тысяча рублей каждая собака. Сомнения были насчет Волги в последнем периоде щенности,— не следует ли за нее потребовать больше? Обсудили этот вопрос, усомнились. Пожалуй, надбавку за неродившихся щенков на суде могут отвести: мол, а вдруг щенение было бы неблагополучным? В конце концов согласовали такой текст телеграммы: «Указанные вами гончие оцениваются в одну тысячу рублей каждая возможна надбавка за щенков. Эксперт Всесоюзной категории (такой-то)». Суть преступления и дальнейшие события передаю согласно фактам. Но так как я их не протоколировал, то допускаю некоторые отклонения во времени, не называю подлинных фамилий и произвольно излагаю, как шло мое ознакомление с 1 ГОДОМ мероприятий, связанных с раскрытием преступления, с судебным производством.
Вот что я узнал. Николай Ильич обратился в милицию и там с начальником обсуждал, как вести поиск. Во время этих обсуждений в районное отделение милиции пришел местный охотник и рассказал:
- Вчера ранним утром я пошел с удочкой на Протоку. По пути увидел человека, стоявшего у дома Вариных. А в палисаднике их гончий бегает, Добываем звать, подбежал пес к тому человеку, хвостом машет. А человек ему вроде чтой-то кинул, а сам пошел, думаю, домой, на Советскую улицу. Нет, гляжу, заворачивает на Фабричную, дошел до Сомова Александра - такая же картина: кобель, Фаготом, коли, кличка, тоже бегает. Увидел, кто-то к решетке подошел, загремел — голос силен. А тот боится, что кобель хозяина разбудит, прочь пошел, только что-то через ограду кинул. Я издали глядел, не понять, что кинул, думаю, похоже, вроде кусок колбасы. «Вот так раз! - думаю.— Какой радости взялся чужих собак кормитъ? Повернет ли на свою улицу?» Нет, в сторону пошел. Я и думаю: еще какую со6аку кормить? Так и есть: на Угловскую улицу к Усову дому — в экую даль пошел. Там, видишь ты, вокруг садика акация кусты. Он выглядел: лежит сука — брюхо толстое, возле будки. Он за акацией, за акацией подошел тихонько, сказал: «Волга!» Она голову подняла, глядит. Он кидь — и акурат попал по лапе, она хап-хап съела. Гляжу — пошел, да в мою сторону. Я еще успел за угол оградки, да пригнулся. Не заметил, пошагал в свою сторону домой. Ишь, плешивик! Сам что сухарь тощий, а собак колбасой потчует. Рассказчика тут же спросили: «Человек да человек, а кто такой?» Он было замялся, видно, боялся назвать, но все же сказал: «Антон».
- Какой? Иванов, что ли?
Тот головой кивнул.
Вот так просто узнали, чья работа, и поиска никакого не потребовалось. Оформили разрешение на обыск. Пошли двое из милиции, третий Николай Ильич. С обыском не промешкали, сразу же пошли к тому самому Иванову, Ветка которого оказалась пустобрехом. Обыск был удачен. Нашли стрихнин. Иванов, конечно, изворачивался: стрихнин для крыс, оказывается, держит. Его спросили: зачем в таком-то часу утра вчерашнего числа вы ходили к палисадникам Сомова, Варина, Усова? И зачем угощали собак?.. Иванов на вопросы не отвечал.
В районном нарсуде дело слушалось под председательством судьи-женщины. Был вызван пенсионер Павел Ребров, который все видел. Отрицать вину стало невозможно. А судья решила так: каких-то там собак отравил человек. Нехорошо! Но человек почтенный, многолетний работник райисполкома, даже был заместителем председателя. Ну и приговор: «Выразить общественное порицание». Тем и кончен суд.
В зале суда поднялся шум — много охотников сидело среди публики. Некоторые кричали: «Неправильно!», «Это насмешка!» и еще хуже. Пришлось милиции утихомиривать и удалять возмущенных гончатников.
Председатель общества охотников решение районного суда обжаловал и добился пересмотра дела в областном суде.
Там судья повел себя иначе. Некоторые моменты дошли до меня. Николай Ильич рассказывал:
— Председатель суда спросил ответчика Иванова: «Почему вы это сделали?» Тот молчал. Тогда из зала кто-то крикнул: «Зависть!» Допросили опять свидетеля Реброва Павла Матвеевича. А вообще разбирательство не затянулось: председатель и члены суда, как один, постановили: взыскать с обвиняемого в пользу пострадавших три тысячи рублей. Только и всего. Но ведь даже за простое хулиганство сажают в тюрьму, а тут много хуже...
Непросто было получить с Иванова деньги, но Николай Ильич пригрозил, что обжалует решение Новгорода в республиканском суде. И Иванов заплатил.
Пошли дни за днями, недели за неделями. И Сомов, и Усов, и Варин списались с заводчиками гончих, чтобы зимой приобрести новых щенков, надеясь, что новые будут не хуже погибших собак.
Ребров Павел Матвеевич честно выполнил свой долг. Правда, его предупреждали: «Ты остерегайся, лучше уж в одиночку никуда не ходи. Гляди, как бы тебе не досталось». Ну а Матвеич отвечал: «Эки разговоры! А чего он мне сделает? Драться полезет? Так у меня кулаки не заржавели! Не робей, робята!»
Я был в курсе дела и так же, как мои знакомцы-охотники, был недоволен, что мерзавец отделался только деньгами. И вдруг получил письмо от Николая Ильича, страшней прежнего. Ребров убит. Пошел он поудить на Протоку рано-рано, как он любил, обещал к обеду вернуться домой. Ждали, ждали его, пообедали без него. Дочь на работу ушла (она — учительница, а дело уже в первых числах сентября). Жена за швейную машину села — мужу новую рубаху готовила. Шьет и шьет, а сама думает: «Да что же такое — почему он так запаздывает?» А день-то уж к вечеру стал клониться. «Нет! — решила Евдокия Сергеевна.— Пойду, силком приведу, нельзя же целый день пропадать на рыбалке не евши». Пошла... Как она назад прибрела, и не помнит. У крыльца упала, обессилела вовсе. Соседка увидела, прибежала.
- Дуня, Дуня! Что с тобой! — а та еле слова выговаривает.
- Ох!... Па...шу... уу-6ии-ли...
С трудом разобрала соседка, что и как. Побежала в милицию, а потом за врачом.
Павел Матвеевич был на своей любимой песчаной отмели... Лежал ничком, кепка в воде... Одна рана в спине - ножом. Значит, одним ударом... Врачу тут делать было нечего — только констатировать. Милиция протокол составила. Из отделения позвонили в общество охотников, вызвали Николая Ильича.
А он не раздумывал:
- Это же Иванов!
Пошли с обыском к Иванову, в поленнице дров нашли большой нож в крови. Сделали анализ. Да, этим ножом убит человек и по группе крови — Ребров Павел.
В.И.КАЗАНСКИЙ
из личного архива А.Алексеева (Саратовская обл.)