"Охота и охотничье хозяйство" № 2, 2009

РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ – ОХОТНИКИ

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ТУРГЕНЕВ (1818-1883)

Варвара Петровна Лутовинова, мать будущего писателя, в 26 лет стала наследницей грандиозного состояния: 5 тысяч крепостных душ только в орловских имениях, 600 тысяч рублей капитала, 60 пудов столового серебра в одной усадьбе Спасское. А вскоре из расквартированного в Орле полка для закупки лошадей в поместье нагрянул лихой гусар Сергей Тургенев. Для сутуловатой некрасивой хозяйки его появление стало подарком судьбы: офицер буквально утонул в пышных перинах и реках самого дорогого французского вина, был закормлен медом и экзотическими фруктами из домашней оранжереи. Гордый, но бедный гусар был на шесть лет моложе старой девы-миллионерши и не устоял под ее напором и хитростью.

Ване Тургеневу едва исполнилось четыре года, когда отец в чине полковника ушел в отставку, и всё семейство (у Вани было два брата) отправилось в путешествие по Европе: Берлин, Карл-сбад, Берн, Цюрих, Париж. Тургеневых сопровождала свита из приживалок, слуг и домашнего доктора А. Е. Берса, будущего тестя Льва Толстого. Не этот ли факт через много лет стал причиной тайной, а иногда и явной неприязни двух писателей? Как бы то ни было, но взаимной любви между родителями Ивана Тургенева окружающие не замечали.

В 1827 году Тургеневы купили в Москве дом на Самотеке. Определив сыновей в престижный частный пансион Вейденгаммера, Варвара Петровна на два года уехала за границу для лечения и ухода за тяжелобольным мужем. Распростившись с суровым материнским воспитанием, Ваня Тургенев учился поначалу ни шатко ни валко, хотя еще в Спасском бойко говорил и читал на трех европейских языках, - усадьба кишела гувернерами и гувернантками всех мастей и народностей. Да что там гувернеры, если досуг хозяев и гостей скрашивали крепостные балерины-актрисы и собственный оркестр!

Летние вакации-каникулы Тургенев непременно проводил в Спасском, и его воспитанием занимался дядя Николай Тургенев, признанный в округе знаток лошадей и охотничьих собак. Мелкотравчатый охотник дядя Николя стал прототипом добродушного помещика Чертопханова в «Записках охотника». Любопытно, что мать Вани, смотревшая раньше на охотников как на лоботрясов, вдруг прониклась увлечением сына и даже получала огромное удовольствие во время травли зайцев собаками.

После учебы в Московском и Петербургском университетах Тургенев продолжает образование в Берлине, путешествует по Швейцарии. Пишет домой о впечатлениях. К тому времени отец уже умер, на письма отвечала Варвара Петровна: «Ты так засмотрелся чужеземных видов, что мы не видим в тебе более охотника... Наняли двух егерей. Наполь твой очень похудел, но, верно, будет славная собака. Да только не могу ласкать, слюняв очень». И еще, следом:«По нас дело другое грустить, а по России грустить, любуясь на Швейцарию, это видно, что ты конопляничек — домосед... Слышал ли ты где выстрел? Твоя любимая охота была охотиться. А мы-то, по милости твоего Наполя, в дичине можно бы зарыть не только нас, а и Спасский домик. Я тебе писала, что дичины было и есть даже в самом Спасском». После страшного пожара в имении сгорело почти всё добро, уцелело немногое, но мать спешит обрадовать сына в письме, что его любимое ружье спасли, вынесли из огня.

Вернувшись в Россию в 1841 году. Тургенев какое-то время вел праздную жизнь: волочился за дамами, писал стихи, посещал столичные салоны, бродил с ружьем по лесам и полям. Неожиданно угодил по протекции на службу в Министерство внутренних дел, к счастью, в канцелярию В. И. Даля, так что на долю молодого поэта Тургенева выпала необременительная обязанность разбирать и составлять бумаги о деятельности сектантов и раскольников. Скоро выяснилось, что Тургенев и МВД — «вещи неосовместные»: чиновника с душой поэта, замеченного самим В. Г. Белинским, влекло к искусству, вокруг бурлила литературная и театральная жизнь. На беду, в ту пору в России гастролировала европейская дива Полина Виардо. Еще никто не догадывался о ее будущей роковой роли в судьбе Тургенева, но уже екнуло в недобром предчувствии материнское сердце Варвары Петровны:«Хорошо проклятая цыганка поет». Кому как не матери было знать, что ее Ванечка — однолюб.

Знакомство с Белинским, Некрасовым и Достоевским укрепило Тургенева в мысли ступить на литературную стезю, но как быть с охотничьей страстью? Перед очередным отъездом в Спасское-Лутовиново Белинский напутствовал ветреного литератора: «Вы уж, пожалуйста, это лето не увлекайтесь так охотой, а пишите...» Какое там... Тургенев за всё лето ни разу не взялся за перо, более того, окончательно забросил работу над ученой диссертацией. Так и таскался несколько месяцев по болотам с ружьем и не снимал с плеча красивый ягдташ, подаренный умной певицей Полиной Виардо. Уж она-то знала, чем угодить «русскому медведю», угодить так, чтобы он ни на один день не забывал о ней. Полина Виардо знала о слабости охотников к своей амуниции не понаслышке: ее муж Луи тоже был записным охотником и даже издал книгу мемуаров о собственных охотничьих подвигах во Франции и России. Ее полезно прочитать после тургеневских «Записок охотника», чтобы понять, почему Полина подарила дорогой ягдташ Тургеневу, а не мужу Луи.

По словам самого Тургенева, «Записки охотника» накоплялись в течение десяти лет, а первый рассказ «Хорь и Калиныч», набранный мелким шрифтом, появился в «подвале» некрасовского «Современника» в 1847 году. Отдельным изданием «Записки» вышли в 1852 году. После этой книги Тургенев написал множество романов и повестей, пробовал свои силы в драматургии и литературной критике, но самая долгая и счастливая жизнь была уготована именно «Запискам охотника». С их появления началась настоящая охота и за автором. Западник и безбожник В.Г. Белинский то безудержной лестью, то утонченной критикой заманивал Тургенева под свои знамена, но безвременно умер. Пытался всучить литературный топор в крепкие тургеневские руки H.A. Некрасов, но писатель поспешил укрыться от такой чести в Париже.

Славянофилы Аксаковы, учуяв в «Записках охотника» терпкий запах русской земли, поспешили обрядить аристократа Тургенева в национальные сермяжные одежды, но старшего из Аксаковых — Сергея Тимофеевича на мякине было не провести, и он еще в 1849 году писал сыну Ивану: «На днях познакомился с Тургеневым, и он мне понравился; может быть, его убеждения ложны или по крайней мере противны моим...» Отношения семейства Аксаковых с Тургеневым могли и вовсе не сложиться, но Сергей Тимофеевич был уверен, что поскольку Тургенев охотник, значит, он «никак не может быть скверным человеком». А ведь второй сын Аксакова Константин был знаком с Тургеневым еще по учебе в Московском университете, но они тогда так и не сблизились. Недолюбливали в абрамцевской усадьбе и сомнительное, по тамошним меркам, окружение Тургенева, особенно — H.A. Некрасова. Лед расплавили не только «Записки охотника» Тургенева, но и восторженное отношение Некрасова и Тургенева к другим «Запискам охотника» — аксаковским. После этого старик С. Т. Аксаков так расчувствовался, что стал настойчиво зазывать Тургенева в гости, но тот приехал в Абрамцево только в 1854 году. И что же? Ни в этот приезд, ни в следующий Вера Сергеевна, дочь С. Т. Аксакова, не соизволила выйти из своих покоев, чтобы приветствовать Тургенева, — до такой степени строгой даме претили его отношение к религии, супругам Виардо и мнимое западничество. А ведь в присутствии Тургенева многие женщины просто млели и искали его общества.

История сохранила богатую переписку И. С. Тургенева с С. Т. Аксаковым, но поживы литературоведам она дала мало. Какое им дело до охоты, составлявшей, главным образом, содержание писем? Вот о чем писал Тургенев в Абрамцево: «А зима уже настала — и какая! Охоту мою она отрубила, как топором... Я, однако, на свое ружье убил в течение года 304 штуки дичи... ездил за тетеревами в Козельск и Жиздру, за болотной дичью — в Карачев и Епифань».Аксаков в ответ, по-стариковски, жаловался на нездоровье, а когда Тургенев убегал за границу, призывал его «немедленно воротиться в Россию». В последний раз Тургенев навестил С. Т. Аксакова незадолго до его смерти в 1859 году. Спустя двадцать лет Иван Сергеевич опять посетил Абрамцево (новым хозяином усадьбы стал С. И. Мамонтов), чтобы вновь увидеть тенистые аллеи и тихую извилистую речку Ворю, на берегу которой с автором «Семейной хроники» он когда-то удил рыбу...

Престарелый Аксаков повесил ружье на стену задолго до своей кончины, и у Тургенева сложился охотничий кружок из более молодых Н. А. Некрасова, А. А. Фета, А. Н. Островского, Л. Н. Толстого, художника П. П. Соколова — блестящего иллюстратора «Записок охотника».

Внешняя канва тургеневской биографии незамысловата и соткана из одинаковых стежков: Россия — Европа — Россия — Европа... Иногда кажется, что его бесконечные челночные вояжи — ни что иное как расчесывание старых душевных ран и поиск новых страданий. В Европе он конфликтовал с М. А. Бакуниным, Ф. М. Достоевским, А. И. Герценом, П. Виардо, в России крепко ссорился с Н. А. Некрасовым, И. А. Гончаровым, Н. Г. Чернышевским. В 1861 году на обеде в имении А. А. Фета Тургенев пообещал Л. Н. Толстому «дать в рожу» и, едва избежав дуэли, опять уехал в Париж. Но и за границей чувствовал себя не вполне уютно, часто вспоминал Россию, с нетерпением ожидал корреспонденцию на русском языке. В ответ жаловался из Баден-Бадена, Парижа или Лондона. Писал А. А. Фету: «Ваши письма меня оживляют, от них веет русской осенью, вспаханной, уже холодноватой землей... А взлет вальдшнепа в почти уже голой осенней рощице ... Ей-богу, даже досада берет! Здесь я охотился скверно, да и вообще, что за охота во Франции?! Вечные куропатки и зайцы!» После этих слов Тургенев нарисовал в письме любимого тетерева и потребовал отчета об охотах Фета: «Что-то вы поделываете? Чай, поглощаете землянику... А муза? А Шекспир? А охота? Известите, бога ради, как вы охотились? Много ли было тетеревей? Как действовали собаки, в особенности Весна, дочь Ночки? Всё это меня крайне интересует. Вы не поверите, как мне хотелось бы теперь быть с вами: всё земное идет мимо, всё прах и суета, кроме охоты...»

За границей Тургенев много раз пытался воссоздать ритуалы и атмосферу русской охоты, но выходило лишь жалкое подобие, даже в тех случаях, когда ему на паях с Луи Виардо удавалось арендовать вполне приличные охотничьи угодья. В 1879 году банкир Г.О. Гинцбург в своем имении Шамбо-дуан под Парижем устроил охоту для великосветского общества выходцев из России. Среди гостей, помимо Тургенева, оказался художник А. П. Боголюбов и нарисовал три акварельных шаржа, на которых изобразил Ивана Сергеевича в охотничьем костюме. Рисунки изрядно позабавили писателя, и он их сохранил. До 60-х годов прошлого века эти акварели хранились в фондах Русского музея и изредка экспонировались на юбилейных выставках. Однажды кто-то из французских журналистов попросил писателя заполнить большую анкету, и Тургенев в графу «Ваше любимое занятие», не задумываясь, вписал короткое слово «охота». А что мог ответить человек, отказавшийся ради охоты от заманчивого и лестного приглашения Гюстава Флобера погостить в его имении Круассе? Извиняясь перед Флобером за проявленную бестактность, он в свое оправдание написал ему, что «...охота — единственная страсть, которая у меня осталась». Чего еще мог ожидать журналист от автора «Записок охотника» и трактата под красноречивым названием «Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки».

Собак Иван Сергеевич любил и держал всю жизнь. Афанасий Фет рассказывал, как одна из них — пойнтер Бубулька — «всегда спала в спальне Тургенева, на тюфячке, покрытая от мух и холода фланелевым одеялом. И когда одеяло с нее сползало, она шла и бесцеремонно толкала лапой Тургенева...» Портрет Бубульки до сих пор украшает музей «Спасское-Лутовиново».

Тургенев написал сотни, тысячи писем. Удивляет, что о собственных охотничьих «страданиях» он сообщал без разбора всем адресатам: писателям и поэтам, музыкантам и художникам, никогда не державшим в руках ружье. Скрупулезно, иногда на целых страницах он перечисляет количество своих разнообразных трофеев, пишет не только о собственном здоровье, но и о самочувствии охотничьих собак. В 1852 году перед ссылкой в Спасское пишет Полине Виардо: «Я смехотворно постарел. Я мог бы послать вам прядь седых волос — без всякого преувеличения! Однако я не теряю мужества. В деревне меня ожидает охота!..» Л. Н. Толстому из Англии: «Вы у себя травили зайцев — а янынешней осенью тоже поохотился... между Кембриджем и Оксфордом и поколотил достаточное число фазанов, куропаток...» Орловскому земляку И.П. Борисову из Баден-Бадена: «Я выезжаю отсюда непременно через месяц и на крыльях... на каких? - ну просто на крыльяхлечу в Спасское на охоту. Надо, надо понюхать родного воздуха...»

Еще при жизни Тургенева бытовало мнение, что «Записки охотника» с прекрасными картинами природы он сочинял во время охоты. Но сам писатель считал иначе: «Природой на охоте я любоваться не могу - это всё вздор: ею любуешься, когда ляжешь или присядешь отдохнуть после охоты. Охота - страсть, и я, кроме какой-нибудь куропатки, которая сидит под кустом, ничего не вижу и не могу видеть. Тот не охотник, кто ходит в дичные места с ружьем любоваться природой. Когда птица, я видел, сидит недалеко от меня (будь она в клетке – я к ней равнодушен), и я знал, что собака ее отыщет, сделает стойку, сердце билось 180 раз в минуту».

Слова Тургенева — не преувеличение. Н. А. Островская вспоминала: «Посмотрела бы ты, что с ним было, — рассказывал мне муж со смехом, — когда он фазана пропуделял: бросился на землю, сел на корточки, машет руками, кричит, что «так жить нельзя». После этой неудачи он всё уверял нас, что даже Пегас его презирает...»

Вот воспоминания И. Ф. Рынды, еще одного современника писателя: «В последние годы жизни Тургенев, мучимый подагрой, не мог уж отдаваться любимой страсти. Однако, часто сидя в саду, он просил камердинера нагнать на него хоть ворону. Последняя нагонялась, но выстрел следовал неудачный: с костылем стрелять неудобно. После этого Иван Сергеевич садился на лавку и грустно-грустно поникал головой, произнося: «Прежде без промаха бекасов бил, а теперь и в ворону не попадаю, видно, Петр, умирать пора!»

В 1879 году после пышного чествования в Москве и Петербурге растроганный Тургенев принимает решение вернуться в Россию, но... опять Париж, опять Лондон. В последний раз писатель посетил свое родное «дворянское гнездо» в 1881 году и снова уехал в Париж, чтобы навсегда вернуться в Россию уже в гробу. Похоронили писателя на Волковом кладбище в Петербурге. А в Спасском-Лутовинове рядом с книжными шкафами и ныне хранятся охотничьи принадлежности Ивана Тургенева: ружье, ягдташ, рожок для пороха, выгоревшая от солнца, дождей и ветра дорожная шляпа.

М. Булгаков